Новости Богородска

На экране бессонницы я вижу
лица, бесконечно,
По кап… кап… капле срывающиеся на сахарные
кубики…
Пятнадцать лет плавятся года, покрытые липкой паутиной. В 1994 году
некто приоткрыл дверцу, ведущую в странное и пугающее место: его
сны. Он совершил небольшую прогулку по заросшей тропинке, ведущей
от (или, возможно, к) этой двери, но что-то встревожило его в
шорохе травы и неправильной игре солнечных лучей в просветах
листьев. Он услышал чуждую музыку и чуждые мысли проникли в
него… С трудом вернувшись, человек захлопнул дверцу и подпер
ее старым платяным шкафом. Но не забыл о ней. Спустя несколько лет
он вернется к этой дверце и распахнет ее, едва не сорвав с петель,
но речь не о том.
Сейчас человек берет в руки гитару и то, что он успел услышать и
запомнить, – поцелуй, запечатленный на магнитную ленту.
Не то, чтобы лучший… особый альбом Tiamat. Он не лучше, и не
хуже остального их творчества. Его просто не с чем сравнить. С чем
ты можешь сравнить сон?
Никто не смог толком сказать, ЧТО из себя представляет музыкальная
составляющая «Wildhoney». И я не смогу, пожалуй. Этот релиз не
может быть подвергнут унизительной процедуре навешивания ярлыков:
Doom, Death, Psychodelic… Риффинг, драмминг, гроул — просто
слова, не имеющие здесь смысла. Да и зачем говорить вместо того,
кто сам расскажет все?
…
Магнитная лента медленно, но неумолимо движется. Слушай…
Властелин комнаты не спит этой ночью. Он вспоминает о том, как
обманчивы вещи. Как нектар любви превращается в горькую, дурно
пахнущую слизь, прилипшую к стенкам котла, в котором когда-то кипел
дикий мед. Властелин комнаты оплакивает ушедшее, и слезы его
стекают по щекам расплавленными серебряными пулями. Слезы срываются
и разбиваются о каменный пол, брызги их въедаются в поверхность и
питают дремлющие там, глубоко внутри, семена клаустрофобии. Всходы
не заставляют себя ждать, дерево, вскормленное слезами и кровью,
разрастается, заполняет собой все пространство, не оставляя места
своему создателю, загоняет его в угол, лозы обвиваются вокруг его
шеи и… Уже отрешенный взгляд навечно задерживается на
серебряной ложке, небрежно брошенной на поднос с тараканами,
поданными со сливками.
Он видит…
Вирус человечества дождется, что его носитель применит новую
сыворотку и излечится от него. Возможно, это произойдет тогда,
когда даже обычное (чистое звездное небо, свободное от светового
загрязнения мегаполисов; пение соловья ранним утром, не заглушаемое
клаксонами и заводскими сиренами; стремительный бег гепарда, не
сдерживаемый стенками вольера; реки, в которых рыба не гибнет от
химикатов), «благодаря» человечеству, станет редким… И,
исцелившись, старик-планета встанет с инвалидного кресла, в которое
его определил род людской, и по Его воле дождь прольется на почву,
изнывающую от жажды, и каждому семени будет дарован буйный рост, за
исключением одного – семени человеческого.
…
Разрезать небо солнечным ножом и пройти в образовавшийся проем,
усыпанный мириадами глаз ночи. Держать звезды на вытянутых руках, и
смотреть, как они мерцают по твоей воле. Раствориться в
дожде…
…
С потоками апрельского ливня, он вернулся к той, что превратит
дикий мед в яд, но пока еще спит в неведении и покое. Своим
появлением он нарушает порядок вещей ее мира, и она срывается вниз,
к мерно и басовито тикающим часам пробуждения… Он
исправляется, и бережно ловит ее на свои ладони, словно снежинку.
Багряный свет утреннего солнца просачивается сквозь его ладони, его
будущая боль сладко потягивается во сне и снова сворачивается
калачиком на них. Он шепчет ей: «Снюсь ли я тебе?..»
Но солнечный свет уже режет его глаза, и дрема утекает сквозь
пальцы, словно горячий песок, нагретый карманным солнцем.
И если ты обнаружишь на морском песке две раковины, лежащие рядом
друг с другом, не разлучай их: кто знает, быть может, там, в
странном и пугающем, но таком притягательном, месте, где звон
колокольчиков растворяется в дыхании семи морей, одной из них
снится, что она – это ты.